Неточные совпадения
— Друг мой, я с тобой согласен во всем вперед; кстати, ты о
плече слышал
от меня же, а стало быть, в сию минуту употребляешь во зло мое же простодушие и мою же доверчивость; но согласись, что это
плечо, право, было не так дурно, как оно кажется с первого взгляда, особенно для того времени; мы ведь только тогда
начинали. Я, конечно, ломался, но я ведь тогда еще не знал, что ломаюсь. Разве ты, например, никогда не ломаешься в практических случаях?
— Пани Агриппина! —
начал было маленький пан, весь красный
от задора, как вдруг Митя, подойдя к нему, хлопнул его по
плечу.
Странное дело, чем ближе мы подходили к Уссури, тем самочувствие становилось хуже. Котомки наши были почти пустые, но нести их было тяжелее, чем наполненные в
начале дороги. Лямки до того нарезали
плечи, что дотронуться до них было больно.
От напряжения болела голова, появилась слабость.
Павел пожал
плечами и ушел в свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь с места. Лицо ее приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней
начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь
от нее.
Вот: она сидит на горячей
от солнца стеклянной скамье — на самой верхней трибуне, куда я ее принес. Правое
плечо и ниже —
начало чудесной невычислимой кривизны — открыты; тончайшая красная змейка крови. Она будто не замечает, что кровь, что открыта грудь… нет, больше: она видит все это — но это именно то, что ей сейчас нужно, и если бы юнифа была застегнута, — она разорвала бы ее, она…
Полуроты, отходя довольно далеко
от корпусного командира, одна за другой заворачивали левым
плечом и возвращались на прежнее место, откуда они
начали движение.
Но когда доложили, что лошади поданы, когда старый помпадур
начал укутываться и уже заносил руки, чтобы положить в уши канат, Надежда Петровна не выдержала. Она быстро сдернула с своих
плеч пуховую косынку и, обвернув ею шею помпадура, вскрикнула…
От этого крика проснулось эхо соседних лесов.
— С вечера Марья Степановна приказала принести миндальные отруби, оставшиеся
от приготовляемого на завтра бланманже, и, показавши дочери, как надобно этими отрубями тереть шею,
плечи и лицо,
начала торжественным тоном, сдерживая очевидное желание перейти к брани.
В
начале августа месяца, в одно прекрасное утро, какой-то прохожий, с небольшою котомкою за
плечами и весьма бедно одетый, едва переступая
от усталости, шел по большой нижегородской дороге, которая в сем месте была проложена почти по самому берегу Волги.
С дьяконицей, Марьей Николаевной, Gigot тоже никак не мог разговориться: он много раз к ней подсосеживался и много раз
начинал ей что-то объяснять и рассказывать, но та только тупо улыбалась да пожимала
плечами и, наконец, однажды, увидев, что Gigot, рассказывая ей что-то, приходит в большое оживление, кричит, машет руками и, несмотря на ее улыбки и пожиманье
плечами, все-таки не отстает
от нее, а, напротив, еще схватил ее за угол ее шейного платка и
начал его вертеть, Марья Николаевна так этого испугалась, что сбросила с себя платок и, оставив его в руках Gigot, убежала
от него искать спасения.
Широкие
плечи Колесникова съежились, как
от неожиданного удара, в глазах его, устремленных на Линочку, снова метнулось что-то потерянное, одинокое, давно и напрасно ждущее ласки. И уже
начала раскаиваться Линочка, когда Колесников грузно поднялся и сказал тихо и печально...
Весь нрав ее изменился; то она вдруг без всякой причины
начинала играть, бегая по двору, что совершенно не шло к ее почтенному возрасту; то задумывалась и
начинала ржать; то кусала и брыкала в своих сестер кобыл; то
начинала обнюхивать меня и недовольно фыркать; то, выходя на солнце, клала свою голову чрез
плечо своей двоюродной сестре Купчихе и долго задумчиво чесала ей спину и отталкивала меня
от сосков.
— Ну, что? Что вы скажете? — победоносно спрашивал Александр Семенович. Все с любопытством наклоняли уши к дверцам первой камеры. — Это они клювами стучат, цыплятки, — продолжал, сияя, Александр Семенович. — Не выведу цыпляток, скажете? Нет, дорогие мои. — И
от избытка чувств он похлопал охранителя по
плечу. — Выведу таких, что вы ахнете. Теперь мне в оба смотреть, — строго добавил он. — Чуть только
начнут вылупливаться, сейчас же мне дать знать.
— Слушай, ты, разбойник ты этакой! —
начал господин Голядкин, задыхаясь, теряясь
от бешенства. — Что ты сделал со мной! Говори ты мне, что ты сделал со мной! Срезал ты меня, злодей ты такой! Голову с
плеч моих снял, Иуда ты этакой!
Я прогорел, как говорится, дотла. На
плечах у меня была довольно ветхая ополченка (воспоминание Севастопольской брани, которой я, впрочем, не видал, так как известие о мире застало нас в один переход
от Тулы; впоследствии эта самая ополченка была свидетельницей моих усилий по водворению
начал восточной цивилизации в северо-западных губерниях), на ногах соответствующие брюки. Затем, кроме голода и жажды — ничего!
Но когда акробат неожиданно поставил мальчика на колена, повернул его к себе спиною и
начал выгибать ему назад
плечи, снова надавливая пальцами между лопатками, когда голая худенькая грудь ребенка вдруг выпучилась ребром вперед, голова его опрокинулась назад и весь он как бы замер
от боли и ужаса, — Варвара не могла уже выдержать; она бросилась отнимать его. Прежде, однако ж, чем успела она это сделать, Беккер передал ей Петю, который тотчас же очнулся и только продолжал дрожать, захлебываясь
от слез.
— Странные, просто странные вещи, —
начала та, пожимая
плечами, — сидим мы третьего дня с Карпом Федорычем за ужином, вдруг является Иван Александрыч: захлопотался, говорит, позвольте отдохнуть, сейчас ездил в Могилки с поручением
от графа.
Феоктиста Саввишна сильно переполошилась
от приезда почтенного Владимира Андреича и его ласкового обращения; она выбежала в девичью, заказала в один раз «для дорогого гостя» чай, кофе и закуску, а потом, накинув на обнаженные спои
плечи какой-то платок и вышед к Кураеву,
начала перед ним извиняться, что она принимает его не так, как следует.
У него была маленькая лысая голова с бычачьим затылком, который,
начиная от макушки, ровно и плоско, без всяких изгибов, переходил в шею, так же, как и шея, расширяясь книзу, непосредственно сливалась с
плечами.
Ты будешь жив, твоя болезнь не к смерти.
Лицо твое светло, и жилы бьются.
Кому не жить, тот темен, как земля.
Мы все земля, и если наше тело
Темнеть
начнет, так, значит, в землю хочет.
Ты ослабел
от ран, и много крови
Ты истерял… Произволеньем Божьим
Растет трава, названьем «девесил»,
Недаром ей прозвание такое,
В ком силы нет, — прибавит девять сил,
Настой ее тебе на пользу будет,
Хлебни его! А рану ты завяжешь.
Плечо твое уязвлено железом.
Яков молчал и всё ждал, когда уйдет Матвей, и всё смотрел на сестру, боясь, как бы она не вмешалась и не началась бы опять брань, какая была утром. Когда, наконец, Матвей ушел, он продолжал читать, но уже удовольствия не было,
от земных поклонов тяжелела голова и темнело в глазах, и било скучно слушать свой тихий, заунывный голос. Когда такой упадок духа бывал у него по ночам, то он объяснял ею тем, что не было сна, днем же это его пугало и ему
начинало казаться, что на голове и на
плечах у него сидят бесы.
Не вспомнил себя правитель
от гнева. Забыл он, что наг и безоружен, и бросился на пастуха. Схватил за
плечо, хотел ударить, но пастух был сильнее: повалил он Аггея на землю и
начал бить берестовою трубою. Бил-бил, пока береста вся не расплелась, и отошло тогда у него сердце.
Подтягин пожимает
плечами и отходит
от больного. Сначала он чувствует себя обиженным и несколько третированным, потом же, пройдя вагона два-три, он
начинает ощущать в своей обер-кондукторской груди некоторое беспокойство, похожее на угрызения совести.
— Господин Перновский, —
начал Кузьмичев и дотронулся до
плеча педагога. — Встречу вашу с Василием Ивановичем надо спрыснуть… Илья, — крикнул он к оконцу буфета, — подай живее бутылку игристого, донского! Полынкового,
от Чеботарева!
Сняв с себя легкие одежды, Соня с визгом бросалась в воду, плавала, пожималась
от холода, а карась, тут как тут, подплывал к ней и
начинал жадно целовать ее ножки,
плечи, шею…
И впал
от этого Дмитрий Ерофеич даже в беспокойство. Понять он не мог, что это такое значит. Сам
начал всем рассказывать, как он надул Пекторалиса, и сильно претендовал, что отчего же тот не жалуется. Но Пекторалис держал свой термин и, узнав, что Дмитрий Ерофеич рассказывает, только пожал
плечами и сказал...
Ильин не договорил и подпер голову кулаками. Софья Петровна стала припоминать свое поведение
от начала до конца. Она помнила, что все дни она не только на деле, но даже в своих сокровенных мыслях была против ухаживаний Ильина, но в то же время чувствовала, что в словах адвоката есть доля правды. И не зная, какова эта правда, она, как ни думала, не нашлась, что сказать Ильину в ответ на его жалобу. Неловко было молчать, и она сказала, пожав
плечами...
Силы
начинали изменять ему, а сломанное
плечо причиняло ему страшные страдания: онемевшая
от боли рука была тяжела, как свинец, и страшно опухла.
Начиная от двух супов, из которых он выбрал à la tortue, [черепаший] и кулебяки и до рябчиков, он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из-за
плеча соседа, приговаривая: «дрей-мадера», или «венгерское», или «рейнвейн».